Монреальский синдром - Страница 4

— Ну и что же она тебе говорит?

— Она велела, чтобы в следующий раз, когда пойду за продуктами, купил соус-коктейль и засахаренные каштаны. Она обожает эти дурацкие засахаренные каштаны. Прости, еще пара секунд…

Шарко закрыл глаза, сжал губы. Он везде, всегда видит Эжени и слышит ее. На сиденье своего старенького «Рено-21». Ночью, когда ложится спать. Сидящую по-турецки и наблюдающую, как маленькие вагончики ездят по рельсам. Два года назад Эжени часто показывалась в компании негра по имени Вилли, не выпускавшего изо рта «кэмел» или сигарету с марихуаной. Зараза куда хуже девочки, этот негр был совершенно уже невыносимым, потому что орал как резаный и все время размахивал руками. Лечение помогло, но частично: антилец пропал, зато девчонка так и приходит постоянно, неистребимая, как вирус.

Зеленая зона на экране «Мака» продолжала светиться еще несколько секунд, потом начала постепенно гаснуть. Шарко снова открыл глаза и посмотрел на шефа с усталой улыбкой.

— А ведь ты, старина, наслушавшись, какую чушь несет твой комиссар, в конце концов пошлешь его куда подальше…

— С чего бы? Это тебе ничуть не мешает, ты вполне справляешься с работой и распутываешь любые дела. Я бы даже сказал, что иногда у тебя получается лучше прежнего.

— Скажи это лучше Жослену, угу? А то наш общий шеф совсем уже меня затрахал. Такое ощущение, будто он только и мечтает, чтобы я подох.

— Ну, с начальниками всегда так: новая метла чисто метет, главное — навести порядок, остальное не считается.

Явился наконец профессор Бертовски из психиатрической службы Сальпетриер, а с ним — его нейроанатом.

— Ну что, месье Шарко, начнем?

Месье Шарко… С тех пор как он узнал, что слово «Шарко» — часть названия болезни, при которой последовательно отмирают все мышцы, собственная фамилия стала казаться ему странной. Да-да, так ведь и называется «болезнь Шарко». Как будто все болезни в мире случаются по его вине.

— Начнем…

Бертовски порылся в папке с историей болезни — он не расставался с этой папкой.

— Судя по тому, что я здесь вижу, характерные для паранойи эпизоды с бредом преследования стали очень редкими. Сохранились, правда, следы подозрительности, но в целом результат превосходный, превосходный… А как у нас с видениями?

— Бывают, и помногу. Не знаю, может быть, потому, что я сижу взаперти в своей квартире, но ни дня не проходит без визита Эжени. Большей частью девчонка задерживается у меня всего на две-три минуты, тем не менее вынести ее просто невозможно! И одному богу известно, сколько килограммов засахаренных каштанов она заставила меня купить с прошлого раза.

С Шарко стали снимать шапочку с электродами, и Леклерк предпочел отступить в глубину комнаты.

— Что — много стрессов в последнее время? — спросил врач.

— Да нет, в основном — жара.

— Ваша профессия не способствует лечению. Нам стоило бы сократить промежутки между сеансами. Думаю, каждые три недели — это будет отличное компромиссное решение.

Закрепив голову Шарко двумя белыми лентами, нейроанатом подвел к его макушке инструмент в форме восьмерки: с помощью этого инструмента магнитные волны направлялись в определенный участок головного мозга. Прицел был на нейроны, которые сами, словно микромагниты, реагировали на приближение «восьмерки» и выстраивались в другом порядке. Транскраниальная магнитотерапия позволяла если не искоренить совсем галлюцинации, вызываемые шизофренией, то хотя бы резко снизить частоту их появления, но главная трудность для врача состояла здесь в том, чтобы найти правильное место. Зона, куда следовало направлять магнитную волну, занимает на черепе всего несколько квадратных сантиметров, а ошибка в один-единственный миллиметр способна привести к тому, что пациент ad vitam aeterman будет мяукать или воспроизводить алфавит наоборот, от конца к началу.

Шарко полулежал с повязкой на глазах, единственное, что от него сейчас требовалось, — не шевелиться. Теперь единственным, что слышалось в комнате, было потрескивание, с каким исходили из генератора короткие импульсы магнитного поля с частотой в один герц. Шарко не ощущал ни малейшей боли, эта магнитотерапия даже не казалась ему неприятной, только при мысли о том, что десять лет назад для лечения того же назначались сеансы электрошока, делалось страшно.

Все прошло без проблем. Еще тысяча двести импульсов — что-то около двадцати минут, — и полицейский встал. Тело малость затекло, но это ничего, это скоро пройдет. Он поправил безупречную сорочку, провел рукой по остриженным ежиком темным волосам. Надо же так вспотеть… Впрочем, при такой жаре и с избытком веса, неизбежным, если принимаешь зипрексу неудивительно. Сейчас, в начале июля, когда температура снаружи зашкаливает, даже кондиционеры работают с трудом.

Он записал дату следующего сеанса, поблагодарил психиатра и вышел из кабинета.

Леклерка он обнаружил в конце коридора у кофейного автомата. Несколько минут наблюдения за процедурой оказались для начальника управления по борьбе с преступлениями против личности тяжелым испытанием, ему захотелось курить.

— Сногсшибательно в буквальном смысле — видеть, что они вытворяют с твоей черепушкой!

— Обычное дело. Для меня это все равно… все равно что сидеть под сушкой в парикмахерской.

Шарко улыбнулся и поднес к губам пластиковый стаканчик.

— Ну давай, выкладывай. Расскажи о деле подробнее.

Они медленно двинулись к выходу.

— Пять жуткого вида трупов, зарыты на двухметровой глубине. По первому впечатлению, четверых уже хорошенько обглодали черви, но пятый в относительно приличном состоянии. У всех отсутствует верхушка черепа — как будто отпилили.