Монреальский синдром - Страница 3

— Пощупай голову и оближи пальцы — убедись, что нигде не кровит. Ну, что нет крови ни на голове, ни на висках, что из носу кровь не течет. Если кровь есть, приложи лед, замотай полотенцем. Скорая привезет тебя в одну из здешних клиник, и я смогу тебя навестить. Только не вздумай ложиться, оставайся на ногах. Адрес у тебя тот же?

— Да. Пожалуйста, скорее! Пожалуйста!

Она отключилась и рванула в приемный покой отделения скорой помощи, где попросила отправить к Людовику машину. В эти июльские отпускные дни события разворачивались слишком уж круто. Ее восьмилетняя дочка только что подцепила вирусный гастроэнтерит. Такого почти никогда не случается в разгар лета, просто жуткая невезуха… И эта болезнь — прямо как торнадо! Налетела на девочку — и вот тебе всего-то за двадцать часов полное обезвоживание! А Жюльетта при этом не может есть, не может пить — даже воды глотнуть не может. Врачи говорят, что бедняжке придется долго лежать в больнице, нужен покой, тщательный уход и искусственное питание. Ну и малышка не смогла поехать с сестрой Кларой в свой первый летний лагерь, а близнецы так тяжело переносят разлуку…

Люси облокотилась на подоконник. Глядя на вращающийся на крыше машины скорой помощи проблесковый маячок, она думала, что хоть в центральном комиссариате, хоть вне его, хоть во время отпуска, хоть в рабочее время жизнь всегда найдет способ одарить ее полной мерой дерьма.

3

Несколькими часами позже в двухстах километрах от Лилля глава Центрального управления по борьбе с преступлениями против личности Мартен Леклерк вглядывался в трехмерное изображение человеческого лица на экране «Мака». Он ясно видел мозг и еще несколько приметных зон: кончик носа, наружную поверхность правого глаза, козелок левой ушной раковины… Указывая на зеленое пятно, расположенное в верхней извилине левой височной доли мозга, Леклерк спросил:

— Стало быть — что? Оно появляется каждый раз, как я с тобой заговариваю?

Одетый в шапочку со ста двадцатью восемью электродами комиссар Франк Шарко, полулежа в гидравлическом кресле, глядел в потолок и не шевелился.

— Это центр Вернике, его задача — восприятие услышанного. Что у тебя, что у меня: стоит прозвучать чьему-то голосу — туда приливает кровь. Оттого там и появляется цветное пятно.

— Впечатляет…

— Не больше, чем твое присутствие здесь, рядом со мной. Может, ты и не помнишь, Мартен, но я приглашал тебя к себе выпить по стаканчику. Именно к себе. Потому что здесь, кроме их гнусного пойла, называемого «кофе», никому ничего не светит.

— Слушай, твой психиатр ничего не имел против того, чтобы я присутствовал на сеансе, да ты и сам мне это предложил. У тебя что, провалы в памяти?

Шарко опустил на металлические подлокотники кресла большие ладони, и обручальное кольцо звякнуло. Сколько уже недель продолжаются эти сеансы ремонта его мозгов, а ему так и не удается расслабиться.

— Ну а чего ты хочешь-то? Зачем пришел?

Глава Центрального управления выглядел усталым, потирал пальцами виски. За двадцать лет, которые эти двое проработали в аппарате министерства внутренних дел, черных дней было немало, и они не раз видели друг друга в более чем паршивом состоянии. Когда случались особенно ужасные преступления, когда происходило что-то нехорошее в семье и когда возникали проблемы со здоровьем.

— Дело было два дня назад. В какой-то дыре между Гавром и Руаном. Нотр-Дам-де-Граваншон, ничего себе названьице, верно?.. Да ты наверняка слышал в теленовостях о трупах, вырытых на берегу Сены…

— Что-то такое, связанное со стройкой, с прокладкой трубопровода?

— Ну да. Представляешь себе, сколько радости для журналюг? Они уже были там из-за стройки, понаделавшей шума, и вдруг — такой подарок… В общем, в этой самой дыре обнаружены пять трупов с распиленными черепами. Руанская полиция в содружестве с местной жандармерией занялась этим делом, тамошний прокурор собрался было отправить туда ребят из аналитической группы, но не вышло: дело в конце концов передали нам. Честно говоря, меня, в отличие от журналюг, все это совершенно не радует: лето только началось — и на тебе, такая мерзость.

— А Девуаз что?

— Увяз в одном деликатном деле, требующем особого внимания, не могу его отрывать. А Бертоле в отпуске.

— Можно подумать, я не в отпуске!

Леклерк поправил узкий галстук в полоску.

За плечами полвека, на плечах костюм из синтетики, обут в начищенные башмаки, лицо осунувшееся, с резкими чертами — сразу видно: большая шишка из уголовной полиции во всем своем великолепии…

Лоб начальника Центрального управления покрылся испариной, и он вытер платком капельки пота.

— Ты единственный, кто сейчас на месте. И потом, они там с женами, с детьми… Черт, ну ты же сам знаешь, как это бывает…

Они замолчали, и тишина повисла какая-то свинцовая. Жена, дети… Мячики на пляже, смех, теряющийся в волнах… Все это теперь так далеко, так туманно… Шарко повернул голову к монитору, на котором демонстрировалась активность его мозга в реальном времени, его мозга — старого, пятидесятилетнего органа, переполненного мраком. Двинул подбородком, призывая Леклерка следовать в направлении его взгляда. Несмотря на то что слов не прозвучало, слева, наверху височной доли, высветилась зеленая зона.

— Знаешь, почему светится? Потому что сейчас, вот прямо сейчас, она говорит со мной…

— Эжени?

Шарко кивнул. Леклерк почувствовал, как по телу пробежала дрожь. Увидишь, как мозг твоего комиссара реагирует на слова, когда мимо даже муха не пролетала, — невольно покажется, что в комнате, где-то совсем рядом с тобой, призрак.