Шарко обернулся, посмотрел на фотографию, висевшую за спиной директора больницы.
— Кажется, это сестра Эмманюэль?
— Верно, она. Центр «Салам» был построен в семидесятых. В переводе с арабского «салам» означает «мир».
— Мир…
Шарко достал в конце концов из кармана фотографию одной из жертв и показал доктору:
— Этому снимку больше пятнадцати лет. Девушка, Бусайна Абдеррахман, приходила сюда, к вам.
Директор больницы вгляделся в снимок, лицо его омрачилось.
— Бусайна Абдеррахман. Никогда не забуду эту девочку. Ее тело было обнаружено в пяти километрах отсюда, чуть севернее, на плантации сахарного тростника. Это было… было…
— В марте девяносто четвертого.
— В марте девяносто четвертого, да… Помню, как это было ужасно. Бусайна Абдеррахман жила с родителями в квартале Эзбет-эль-Нахль, рядом со станцией метро, по другую сторону бидонвиля. Днем ходила в христианскую школу Святой Марии, по вечерам подрабатывала в ювелирной мастерской — трудилась там по нескольку часов каждый вечер. Но скажите, ведь сюда уже приходил один полицейский, правда, довольно давно, его звали…
— Махмуд Абд эль-Ааль.
— Да-да, именно Махмуд. Полицейский, такой… как бы это сказать… непохожий на других. Как он поживает?
— Он умер. Тоже довольно давно. Несчастный случай.
Шарко дал доктору время переварить новость и продолжил свои расспросы:
— Можете рассказать мне об этой девушке? Зачем она приходила в больницу?
Доктор провел рукой по сморщенному лицу. Шарко ощущал, что у этого потрепанного жизнью человека — какая-то неуловимая аура. То ли доброты, то ли мужества…
— Попробую вам объяснить — если только можно объяснить и понять необъяснимое.
Он встал, подошел к старенькому книжному шкафу и принялся рыться в толстых папках.
— Тысяча девятьсот девяносто третий — тысяча девятьсот девяносто четвертый… Вот!
В мнимом беспорядке всему, оказывается, находилось свое место. Полистав бумаги, доктор вытащил газетную вырезку и протянул ее посетителю. Шарко глянул и вернул:
— К сожалению, я не…
— Ах да, что ж я за идиот! Простите, сейчас расскажу, что тут написано. Это статья из газеты «Аль-Ахали» за апрель девяносто третьего года.
Мозги аналитика уже работали вовсю. Апрель 1993-го — за год до трех убийств. Статья была большая — на целую полосу, иллюстрировали ее снимки, сделанные в школьном классе.
— Тогда, в девяносто третьем, в течение нескольких дней, начиная с тридцать первого марта, в нашей стране отмечался удивительный феномен. С пятью тысячами человек — в основном это были молоденькие девушки — происходило в эти дни нечто весьма странное. В большинстве случаев дело сводилось к внезапному, прямо на уроке, приступу страшной головной боли, заканчивавшемуся потерей сознания на минуту или две. Никаких предвестников этой головной боли не было. Девушек немедленно отвозили в ближайшие больницы, делали им анализы, анализы ничего не показывали — и их отпускали домой.
Врач потыкал пальцем в висевшую позади него карту Египта, указывая на несколько точек в разных местах.
— Некоторые из девушек в обморок в классе не падали, зато поведение их становилось крайне агрессивным. Они кричали, хлопали дверью, кидались с кулаками на одноклассниц. Началось это все в гувернорате Бухайра, но не успел никто и глазом моргнуть, как «эпидемией» были охвачены пятнадцать из девятнадцати египетских гуверноратов. Быстрее всего феномен распространялся в трех мухафазах: в Эш-Шаркии, Кафр-эш-Шейхе, Каире… Это можно было сравнить с землетрясением, эпицентр которого находился в Бухайре, а волны дошли до столицы.
Парижанин оперся кулаками на стол, перенес на сжатые руки весь свой вес.
— Вы сказали «эпидемия»? Это был вирус?
— Нет, не вирус. Специалисты пытались тогда исследовать феномен, но вирус не был найден. А по стране поползли самые разные слухи: пищевое отравление в масштабе всего Египта, все это — от зеленых бобов, нет, это из-за подземных газов… Вирусом было бы легче всего объяснить происходящее, однако способ распространения инфекции ничем не напоминал распространение вируса, да и анализы ничего такого не показывали. И тут пошло-поехало: стали подозревать израильтян в отравлении воды в школах, а то и в развязывании тайной бактериологической войны, поговаривали даже о том, что все это последствия войны между Ираком и Ираном. Вот только никто не мог объяснить, почему «заболевают» в основном девушки.
— И чем все кончилось?
— Некоторые психиатры предположили, что речь идет о проявлениях феномена коллективной, или массовой, истерии.
— Коллективной истерии? Что еще за зверь?
Доктор показал английскую книгу, посвященную упомянутой им патологии.
— Я и сам тогда заинтересовался этим феноменом. Оказалось, он известен уже многие века. В большинстве случаев говорится о плохом самочувствии, о болях, тошноте, кожном зуде или появлении сыпи, которые внезапно фиксируются сразу у нескольких десятков человек в одной и той же местности. Представляете, о подобном писали уже в тысячном году нашей эры! В июне тысяча девятьсот девяносто девятого года сообщалось, что госпитализированы сорок учеников одной из школ соседней с вашей страны, Бельгии, выпивших лимонада, но — при выраженных симптомах — доказать, что это отравление, ни в одной больнице не удалось. А в две тысячи шестом году похожие проблемы с пищеварением начались одновременно у сотни школьников из вьетнамской провинции Тьен Зянг. Примеры я могу приводить бесконечно… Вот, скажем, так называемый иракский синдром — загадочное недомогание сразу у многих американских солдат, участвовавших в операции «Буря в пустыне» девятьсот девяносто первого года… Спустя несколько недель после возвращения на родину все парни как один стали жаловаться на провалы в памяти, тошноту, постоянную усталость… Заподозрили интоксикацию боевыми отравляющими веществами, попавшими в атмосферу во время взрыва иракского склада химического оружия, — допустим, но почему тогда у их жен и детей, никуда не выезжавших с американской территории, появились те же симптомы — в то же время, но в разных частях страны? Нет, все-таки это была настоящая эпидемия коллективной истерии, поразившая Соединенные Штаты.