Монреальский синдром - Страница 41

— Понятно, но вы — вы сделаете это, если будет нужно?

Комиссар Лебрен посигналил, хотя в этом не было необходимости. Ага, парень нервничает, хотя… хотя кто бы не нервничал в этом аду из грохота и стали…

— Не может быть даже речи о том, чтобы мы куда бы то ни было отправились без согласия Нуреддина. С одной стороны, у нас в посольстве не любят подобных выходок, организация египетской полиции и дела, которые она ведет, — все это содержится под грифом «строго секретно», это сведения, не подлежащие огласке, государственная тайна. А с другой стороны, у вас все равно не хватит времени.

Шарко принужденно улыбнулся.

— Вероятно, краткость моей поездки сюда — всего два дня — объясняется именно строгой секретностью. И предполагаю, что Нахед прикомандирована ко мне не только для перевода. — Он повернулся назад: — Правда, Нахед?

— У вас богатое воображение, комиссар! — сухо ответил Лебрен.

— Ой, вы даже не представляете, какое богатое!

Улица Мухаммед-Фарид. «Мерседес» остановился у гостиницы «Happy City»: три звезды, розово-черный фасад.

— Здесь все стандартно и чистенько, — заметил Лебрен. — Большинство отелей Каира сейчас набиты битком: в июле всегда особенный наплыв туристов.

— Мне лишь бы ванна была…

Комиссар при посольстве протянул свою визитную карточку:

— Буду ждать вас вечером, в половине восьмого, в ресторане «Максим», это на другой стороне площади Талаат-Харб, недалеко отсюда. Там поют песни Пиаф и можно угоститься французскими винами. Если захотите, расскажете мне о встрече с Нуреддином.

Конечно! Они решили ничего не пускать на самотек.

Оказавшись на улице, Шарко тут же весь взмок — жара стояла страшная. Гул моторов, взвизги клаксонов, запах выхлопных газов были невыносимы. Он вздохнул, достал из багажника свой чемодан, обернулся — Эжени, в том же платье, в каком была в прошлый раз, стояла у дверей гостиницы, скрестив на груди руки, и с недовольным видом глядела, что выделывают машины на магистрали, достойной сравнения с Елисейскими Полями.

— …миссар?

Лебрен ждал, протянув ему руку. Шарко очнулся и нервно пожал ее. Комиссар при посольстве бросил взгляд на то место, которое так пристально рассматривал только что французский полицейский. Там никого не было.

— Последний совет. Нуреддин — отнюдь не слабак и не мямля. Он из тех людей, которые считают, что противостояние ему лично — предательство по отношению к Египту, надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать. Ну и не грубите, держитесь поскромнее.

— Думаю, в стране великих пирамид должно быть не так уж трудно держаться поскромнее…

18

Центральный комиссариат Каирского гувернората был похож на заброшенный дворец покойного шейха. За высокими черными решетками — темный фасад, отделенный от улицы еще и садиком, где пальмы стоят вперемешку то ли с фургонами торговцев овощами, то ли с полицейскими автомобилями — разницы между ними никакой. Хотя… хотя есть разница: у последних на крыше — синие проблесковые маячки и, соответственно, крякалки, спецсигналы на два тона. У подножия лестницы в один марш — шестеро часовых: белые сорочки, на форменных фуражках — золотой орел Саладина, такой же, как на государственном флаге, на ремне за спиной — египетские винтовки с металлическим, напоминающим костыль прикладом. Мгновение — и вся шестерка как один человек ударяет ребром ладони о грудь: из дверей вышел плотный мужчина с тремя звездочками на погонах.

Хасан Нуреддин положил пухлые руки на бедра и шумно втянул носом загазованный пыльный воздух. Маленькие черные усики, темные, как перезрелые финики, глаза под густыми бровями, изрытые оспой щеки, держится очень прямо. Комиссар подождал, пока Шарко и Нахед Сайед поднимутся к нему, вежливо пожал руку своему французскому коллеге и даже удостоил его вялого «добро пожаловать». По всей видимости, молодая женщина интересовала его куда больше парижанина: ей он что-то сказал по-арабски, что та выслушала, наклонившись вперед, причем улыбку ее во время беседы с Нуреддином Шарко назвал бы скорее натянутой или вымученной. После «беседы» с переводчицей толстый важный, будто палку проглотивший египтянин развернулся на 180 градусов и скрылся за дверью. Шарко обменялся с Нахед взглядом, не требовавшим расшифровки, и они двинулись вперед — за хозяином здешних мест.

Из гигантского вестибюля с многочисленными дверьми и столами, у каждого из которых, видимо, имелось какое-то свое назначение, охраняемые полицейскими лестницы вели в подвал. Оттуда, снизу, доносились женские голоса: отдельные возгласы и хоровое пение — все разом. Шарко раздавил на предплечье москита — уже пятого, хотя он вымазал на себя, кажется, не меньше тонны крема. Эти зверюги проникают повсюду и, похоже, обладают иммунитетом к любому способу защиты от них.

— О чем поют эти женщины?

— «Тюрьмой идею не победить!» — прошептала Нахед. — Это студентки, они протестуют против запрета «Братьям-мусульманам» баллотироваться на выборах.

Оглядев столы, Шарко нашел, что каирская полиция оснащена вполне современными средствами: компьютеры, Интернет, все необходимое, чтобы делать фотороботы, — но работают здесь, как ему показалось, еще по старинке. Мужчины и женщины (большая часть женщин — с закрытыми лицами) стояли группками у дверей кабинетов, время от времени одна из этих дверей открывалась — и самые шустрые проникали туда первыми. Все тут напоминало приемную врача, вот только понятия «очередь» посетители, похоже, не знали.

Шарко и его спутнице пришлось отдать охраннику свои мобильные (а вдруг бы им захотелось что-нибудь сфотографировать или записать на диктофон?) — и их пропустили в кабинет, напомнивший парижанину залы Версаля: огромный, поражавший масштабностью и роскошью. Пол тут был мраморный, везде стояли вазы — в форме каноп или сосудов минойской эпохи, позолоченная бронза, стены украшали гобелены с фигурами… Под потолком крутился, гоняя пропыленный насквозь воздух, громадный вентилятор. Шарко про себя улыбнулся: все вокруг — национальное достояние и принадлежит государству, а вовсе не толстяку-честолюбцу, который сейчас тяжело плюхнулся на стул и закурил сигару местного производства. Большинство каирцев носит свои жиры с достоинством, но только не этот тип!